Раиса Бирюкова, вдова ликвидатора Дмитрия Бирюкова, сегодня погружена в воспоминания. 30 лет назад в этот день еще не муж, но уже возлюбленный впервые должен был приступить к обязанностям на Чернобыльской АЭС. Про Дмитрия не раз писали в газетах, где он высказывал свои недовольства положением ликвидаторов в адрес властей. «Нам не гарантировали ничего, кроме места на кладбище», – сказал он однажды журналистам. Это было его последнее интервью – год назад Дмитрия Бирюкова не стало. Он умер от рака крови, которым болел почти 20 лет.
Анастасия Писченкова, автор журнала «Имена», поговорила с его женой о том, как Чернобыль стал для семьи личной трагедией.
Раиса Бирюкова
– В 1985 году я жила и работала в Лиепая (Латвия) на хладокомбинате, а Дима служил на флоте. Нас познакомила моя подруга. Помню, как я сразу обратила внимание на статного, высокого, красивого молодого человека. И как же прекрасно он рассказывал истории! Когда начали встречаться, в восхищении описывал свои родные места – украинский город Чернобыль, дом на берегу Припяти, семейную рыбацкую лодку, сад, огород. Говорил, это лучший город на свете.
Фотографий отцовского края у него не было, поэтому Дима только говорил, говорил, а я слушала и все больше хотела там побывать. Бирюков тоже мечтал вернуться на Родину. И вот в начале 1986–го он уволился, а затем уехал, чтобы пойти на работу на атомную станцию. Обещал, как только обустроится, заберет и меня. Где-то в середине весны получила письмо, в котором Дима сообщил: «Прошел курсы. Первый раз выходить на смену 26.04. Сад облагородил, огород вскопал. Жду тебя». Но, увы, попасть к нему было уже не суждено…
Раиса Бирюкова говорит, что в памяти у мужа Чернобыль, несмотря ни на что, сохранился только с одной характеристикой: «Лучший город на земле»
Газета «Знамя Юности», 20–26 апреля 2012 года: «Аккурат 25 апреля 1986 года после долгой и сложной учебы парню наконец вручили заветный пропуск в зону, а ночью, когда новоявленный атомщик видел десятый сон, в окно постучала знакомая медсестра и рассказала о ЧП. Дмитрий, конечно, насторожился, но не сказать, чтобы очень, ведь станция была огромным сложным механизмом, где регулярно что-нибудь ломалось, перегревалось, останавливалось…».
Как сейчас помню, Михаил Горбачёв выступал по телевизору и рассказывал о том, что взорвалась ЧАЭС, продолжает Раиса. Естественно, всего ужаса произошедшего ни я, ни мои знакомые тогда не поняли. В мае я даже собрала вещи и пошла на вокзал покупать билет до Киева, а кассир мне: «Направление закрыто». И что делать? Села писать весточку: «Как ты? Где ты?», а сама думаю: «Получит ли он ее вообще?»
Почти два месяца новостей не было. Дима приехал, если не ошибаюсь, в июле. Если честно, сразу не узнала его. С момента первой встречи он казался таким веселым, таким жизнелюбивым человеком. Но летом 1986–го как подменили: на пороге стоял молчаливый, грустный парень. Рассказал, остался жив чудом.
Газета «Обозреватель», №17 (452), пятница, 29 апреля 2011 года:
– То, что творилось на станции 26-го, невозможно описать, – вспоминает Дмитрий Бирюков. После спецпроверки и обучения в конце апреля 1986 года 28–летний Бирюков должен был приступить к работе в турбинном цехе на третьем и четвертом энергоблоках. – Вся территория была в дыму. Казалось, пожар везде! В воздухе стоял стойкий запах плавящегося рубероида и битума. Особенно страшно было около четвертого энергоблока: весь в разломах. Для тушения огня пожарные забирались на крышу и ходили по пояс в горящей смоле. А вокруг – сумасшедший фон радиации…».
Дима также говорил, что весь Чернобыль эвакуировали. Причем спасатели просили людей с собой не брать много вещей, животных оставлять дома. Обещали, что отъезд вынужденный и временный, максимум на три дня.
Дмитрий Бирюков в интервью «Знамя Юности» в том же номере: «Меня до сих пор возмущает факт, что руководство страны столько дней замалчивало катастрофу и никто из высших чинов тогда не соизволил приехать на станцию. Когда в конце прошлого века в штатах взорвалась местная АЭС, уже через 16 часов президент Картер был на месте, чтобы оценить обстановку и дать распоряжения. А Горбачев прилетел к нам только спустя три года, когда все уже было вылизано и вычищено».
«Меня до сих пор возмущает факт, что руководство страны столько дней замалчивало катастрофу и никто из высших чинов тогда не соизволил приехать на станцию»
Конец лета Дима провел у меня в гостях. В сентябре ему пришла телеграмма, в которой его вызвали в Украину. Удивило, как он отреагировал. «Это моя Родина», – сказал. И, невзирая на уговоры, уехал обратно. Спустя много лет узнала, как его отец всеми силами пытался скрыть адрес сына.
Если честно, точно не могу сказать, чем Дима должен был заниматься в Украине. Столько лет прошло, не помню. Знаю, работал вахтовым методом – по две недели. 14 дней в Чернобыле – 14 в Лиепая. Мотался туда-сюда.
Через год в перерывах между поездками сделал мне предложение. Так и стали семьей. Никаких церемоний: пошли в загс, расписались. Тем же вечером пришли подруги, накрыли стол – вся свадьба.
Газета «Знамя Юности» 20-26 апреля 2012 года:
«Дмитрию Бирюкову тоже досталась работа не из легких: на протяжении двух лет после взрыва он прокладывал по зоне безопасные маршруты.
– Если верить фильмам, ликвидаторы должны были носить защитные очки, противогазы и надетые поверх одежды костюмы из полиэтилена, – рассказывает Дмитрий Иванович, – хотя на самом деле этот якобы полагающийся нам полимерный комбинезон я видел только в музее…»
В 1988 году Дима перестал ездить в Украину и до развала СССР мы жили вместе в Прибалтике. Но в 91-м совсем не стало работы и пришлось уезжать. К тому моменту у нас уже был Алеша – единственный сын, и я поехала к родителям в деревню Еськовка Могилевской области, а Дима вернулся к работе на ЧАЭС.
Через год он получил квартиру в Чернигове и семья воссоединилась. Казалось бы, живи да радуйся, но еще совсем скоро в нашу жизнь вошло еще одно страшное слово – миелолейкоз (в народе эту болезнь называют раком крови – прим.ред.).
«Как сейчас помню, Михаил Горбачев выступал по телевизору и рассказывал о том, что взорвалась ЧАЭС, продолжает Раиса. Естественно, всего ужаса произошедшего ни я, ни мои знакомые тогда не поняли»
Связана ли болезнь Димы с Чернобылем, однозначно сказать, наверное, нельзя. Но, конечно, заболел он неслучайно. Такое вряд ли может пройти мимо.
– Врач тогда позвала меня и сказала: «Вашему супругу осталось три месяца». К счастью, доктора тоже оказываются неправы.
Тогда Дима остался жить. Активно начал делать дыхательную гимнастику по методу Бутейко. Постепенно вышел из больницы, получил инвалидность, а вместе с ней и пенсию. Но между нами пошли разговоры: «Если что, то куда ты с мальчиком?» Так мы переехали в Беларусь. Честно говоря, была рада этим переменам. Здесь ведь моя родня. К тому же, мамина сестра разрешила пожить в своей квартире.
В Беларуси Дима начал оформлять документы на инвалидность и пенсию, а я стала на учет в центр занятости и через год нашла работу лифтера. Сын учился в школе.
В 2005 году по очереди нуждающихся нам дали социальную квартиру и мы опять переехали. До самой смерти супруг мечтал ее приватизировать, но увы. Закон не позволил.
Не думаю, что он не понимал, насколько опасна его работа, насколько тяжелыми могут быть последствия.
Тем не менее, он старался делать вид, что все в порядке. До последних дней вспоминал, каким уютным был семейный дом на берегу Припяти, каким красивым был Чернобыль и жалел, что так и не смог мне все это показать.
Анастасия Писченкова, автор журнала "Имена"
